Весьма возможно, что медведь, называемый японцами «кума» — полулунно-пятнистый, должен быть выделен из живущих на материке в отдельный вид; но до сих пор мы не имеем еще достаточно наблюдений, чтобы можно было безошибочно решить этот вопрос. Пойманные в Японии медведи, которых я видел, довольно значительно отличались от своих родичей, привезенных с материка. Но это различие не более заметно, чем между некоторыми разновидностями нашего обыкновенного медведя, о разнородности или однородности которых мнения тоже разделяются. Этот вид очень распространен. Вскоре после открытия Дювоселя Валлих нашел подобного же медведя в Непале; Зибольд тоже сообщает в своем сочинении о фауне Японии, что кума часто встречается не только в Китае и Японии, но и в горных странах Азиатского материка и на южноазиатских островах; Радде встретил его в юго-восточной Сибири. Южная область его распространения охватывает, по словам Блэнфорда, не только Тибет, но и лесные пространства всего Гималайского хребта и горы до 4000 метров в высоту, горную страну Ассам и к западу часть Афганистана и Белуджистана до границы с Персией; водится он, может быть, также в Бенгалии и распространяется к юго-востоку до Пегу, где, по свидетельству Теобальда, он встречается довольно редко.

О жизни и нравах кумы сообщают нам Адаме, Кинлох, Радде и другие. На севере Индии и в Кашмирской долине кума живет преимущественно на опушках лесов и близ полей и виноградников, в юго-восточной Сибири, напротив, в самых густых лесах. Она отлично лазает и с большой легкостью взбирается на верхушки высочайших деревьев. Тунгусы даже уверяли Радде, что она вообще почти никогда не спускается на землю и что летом при помощи согнутых и сплетенных веток устраивает себе на деревьях что-то вроде беседок, зимой же спит сидя в дуплах деревьев. Радде несколько раз видел эти беседки, но некоторые туземцы уверяли его, что медведи строят их для забавы, а не для жилища.

На Гималаях подобная любовь к постройкам, кажется, вовсе не известна, но Адаме согласен с Радде в том, что кума лазает лучше всех животных этого семейства, потому что она влезает на высочайшие деревья, когда созревают орехи или тутовые ягоды. Кроме того, она весьма нежелательный посетитель маисовых полей и виноградников и часто производит в них такие опустошения, что землевладельцы принуждены сооружать сторожки, сидя в которых они громкими криками стараются напугать приближающихся медведей. Тунгусы рассказывали Радде, что кума труслива и не опасна, потому что у нее пасть неглубокая и она может только кусать, но не рвать добычу, как бурый медведь. Адаме, однако, слышал совершенно противоположное и уверяет, что жители горных стран Индии не без основания очень боятся кумы. Кинлох подтверждает эти сведения собственными наблюдениями в Гималаях и видит в этом животном опасного противника, который погубил уже многих европейцев и еще больше — туземцев. Однако нужно допустить, что только раненые или поставленные в затруднительное положение животные этого вида решаются на нападение; то же может случиться, если нечаянно нарушить их покой. Блэнфорд, напротив, считает куму самым кровожадным из индийских медведей, который не только нападает на мелкую дичь и оленей, но и, кроме того, убивает быков, лошадей и ест даже падаль; но все же преимущественно кума питается растениями, особенно кореньями и плодами, из которых, кажется, предпочитает желуди; говорят также, что она очень любит мед. Относительно зимней спячки сведения довольно разноречивы; можно, однако, допустить, что кума погружается в зимнюю спячку не так регулярно, как это делает наш обыкновенный медведь.

Во время своих ночных походов за добычей кума всегда бежит от человека. Как только почует его (а в этом отношении кума очень чутка), она останавливается, обнюхивает воздух, обнаруживает сильное волнение, делает несколько шагов против ветра, поднимается на задние ноги и, убедившись в грозящей ей опасности, поворачивает назад, убегая со скоростью, которая показалась бы невероятной тому, кто видел куму только в клетке. Если во время спуска с крутизны она вдруг чего-нибудь испугается, то мгновенно свертывается клубком и скатывается с обрыва вниз, иногда преодолевая расстояние до трехсот метров, чему, как уверяет Адаме, он сам был свидетелем. Детеныши кумы, которых всегда бывает по два, родятся весной и остаются в течение всего лета (а в Индии еще дольше) при матери. Мясо ее как у японцев, так и у тунгусов считается более вкусным, чем мясо бурого медведя.

По сообщениям Шейбе, у айносов, в северной Японии, это животное пользуется большим почетом, если, впрочем, предположить, что живущий там медведь принадлежит к этому виду. «Айны, — говорит Шейбе, — вполне основательно высоко ценят этого медведя, Он для них самое драгоценное животное: снабжает их пищей на долгое время, доставляет им одежду, наконец, желчь его высоко ценится благодаря ее целебным свойствам. С другой стороны, ни один зверь не может причинить им столько вреда, как этот медведь, когда он, все разрушая по дороге и убивая домашний скот, врывается в их жилища. Поэтому неудивительно, что айны стараются умилостивить медведя, величают его божеством и, убив его, считают своим долгом принести искупительную жертву. Она состоит в том, что череп убитого медведя они насаживают на так называемый «забор идолов», который находится перед каждой хижиной с восточной стороны. У этого «забора» поклоняются всем идолам, исключая бога огня и домового, которым приносят жертвы в самой хижине на определенном месте; с этого момента череп медведя становится священным предметом. По этому же поводу учреждено у айн празднество, называемое «Иомантэ». Это и есть то искупление, которое аины вместе с выкармливанием молодого медведя приносят всему медвежьему роду за убитого сородича». Шейбе описывает подробно, как ухаживают за этим избранным медвежонком, как его убивают с соблюдением определенных торжественных обрядов, причем много поют и пляшут, еще больше пьют и даже плачут, как сдирают шкуру, пьют его теплую кровь и съедают печень и мозг в сыром виде. Празднество оканчивается насаждением черепа на «забор идолов».

источник Поводок.ru