У самого известного вида медведей — обыкновенного бурого медведя (Ursus arctos) мы замечаем большое разнообразие не только в окрасе и качестве шерсти, но и во внешнем виде и в форме черепа. Его обычно густая шерсть, которая на морде, животе и задней части ног длиннее, чем на остальном теле, может состоять из коротких или длинных, гладких или курчавых волос. Цвет ее переходит через все оттенки от черно-бурого до темно-рыжего или желто-бурого или от темно-серого и серебристо-серого до светло-рыжего; встречающийся у молодых животных белый ошейник сохраняется иногда до глубокой старости, иногда же появляется в старости вновь. Рыло бывает более или менее вытянуто, лоб иногда сплющен, иногда — нет, туловище или очень коренастое, или несколько вытянуто; лапы длинные или короткие.

При 1—1,25 м в высоту в холке медведь достигает 2-2,2 м в длину, причем 8 см приходится на короткий хвост. Вес колеблется между 150-250 кг; впрочем, у больших и тучных он достигает 350 кг. В сытое время один только жир весит 50—100 кг; по уверению Кременца, в одном случае он весил более 140 кг.

Медведи распространены от Испании до Камчатки и от Лапландии и Сибири до Ливана и восточной части Гималаев. В Европе медведи населяют еще и поныне все высокие горы: Пиренеи, Альпы, Карпаты, Трансильванские Альпы, Балканские и Скандинавские горы, Кавказ и Урал, так же как и отроги этих гор и страны, к ним примыкающие; всю Россию, всю северную и среднюю Азию, за исключением голых степей, Сирию, Палестину, Персию, Афганистан, от Гималаев к востоку до Непала и, наконец, в Африке горы Атлас. Медведь часто встречается в России, Швеции, Норвегии, в Придунайских странах, в Турции, Греции; довольно часто — в горах Испании и Италии; почти не встречается в Швейцарии, Тироле, Франции и Австрии и, наконец, совершенно истреблен в Германии, Бельгии, Голландии, Дании и Великобритании. Единичные экземпляры появляются время от времени в горах Баварии, в Каринтии, Штирии, Моравии и, может быть, в Богемских горах. Непременным условием жизни медведя служат высокие, сплошные и непроходимые или мало посещаемые людьми леса, изобилующие ягодами и другими плодами. От злейшего своего врага — человека он ищет спасения в логовищах, под корнями или в дуплах деревьев, горных пещерах, в темных непроходимых лесах и болотах с сухими островами.

Медведь — самый неуклюжий и косолапый хищник Европы и, как большая часть его ближайших родичей, неловкое и глуповатое животное. Однако неловкость его движений больше кажущаяся, чем действительная. Он иноходец, следовательно, при ходьбе и беге становится одновременно то на обе правые, то на обе левые лапы, поэтому все время тяжело переваливается из стороны в сторону; при ускоренном беге пускается в очень быстрый галоп, легко догоняет человека и во многих случаях выказывает проворство и ловкость, которые в нем едва ли можно было подозревать. В гору бежит еще быстрее, чем на ровном месте, чему способствует длина его задних ног; с горы он может спускаться только медленно, так как иначе легко перекувыркнулся бы через голову. Кроме того, он отлично плавает и искусно лазает; впрочем, в старости, когда становится очень жирным и тяжелым, избегает лазания по деревьям, особенно если ствол их гладкий и не имеет сучьев. Огромная сила и крепкие когти облегчают медведю лазанье: он может влезть даже на очень крутые склоны скал. Из пяти чувств у него лучше всего развиты обоняние и слух; зрение, напротив, довольно плохое; вкус, кажется, очень хорошо развит.

Кременц представил нам многие наблюдения, касающиеся тонкости чувств медведя. По его словам, медведь слышит в лесу при тихой погоде щелканье курка на расстоянии 70 шагов, треск ломающегося под ногами хвороста в палец толщиной за 135 и довольно тихий свист за 60 шагов. Медведь, лежавший в зимней берлоге, выглянул из своего убежища при приближении охотников уже за 210 шагов, хотя к нему подходили очень осторожно, на лыжах и против ветра. Ручные медведи этого наблюдателя узнавали своего хозяина за 50—70 шагов; но на 80—100 шагов их зрения уже не хватало; хлеб, намазанный медом, чуяли они в траве за 30 шагов, а когда это лакомство было спрятано в кротовой норе — за 20 шагов.

О характере медведя издавна получают самые благоприятные отзывы. «Ни одно хищное животное, — говорит Чуди, — не бывает таким забавным, таким добродушно веселым и любезным, как наш добрый мишка. У него честный, открытый характер, без коварства и фальши. Способность лукавить и хитрить у него весьма мало развита. Всего того, что лисица старается достигнуть умом, орел — стремительностью, медведь добивается прямой, открытой силой. Он не подстерегает долго добычу, не старается обойти охотника или напасть на него сзади, не пускает тотчас в ход свои страшные зубы, которыми может все легко разгрызть, но старается задушить свою добычу сильными лапами и кусает только в крайнем случае, не выказывая при этом большой кровожадности, так как вообще, будучи довольно кроткого нрава, охотно поедает растительную пищу. Внешний вид его более благороден, внушает доверие и более дружелюбен, чем внешний вид волка. Он не пожирает трупы людей, не ест себе подобных, не бродит ночью по деревне в надежде схватить и утащить ребенка, но остается в лесу, где охотится, не принося вреда человеку. Бытует весьма неверное представление и относительно его предполагаемой медлительности: во время опасности он приходит в бешенство и становится очень ловок и подвижен.

Я не могу согласиться с этой характеристикой. Медведь может, конечно, казаться смешным, но он вовсе не добродушен и не любезен: храбрость демонстрирует только тогда, когда нет другого средства к спасению; он скупо одарен умственными способностями, довольно глуп, равнодушен и ленив. Его добродушие обусловливается скорее неумением добывать добычу, а смешным он кажется нам из-за своей наружности. Кошка смела, собака смышлена, медведь же глуп, груб и неуклюж. Его зубы приспособлены не только для поедания мясной пищи, поэтому он редко нападает на животных.

Осторожный наблюдатель не должен упускать из виду, что не только отдельные экземпляры, но и большинство населяющих различные местности медведей могут обладать совершенно различными свойствами в зависимости от того, какие обстоятельства влияют на его нрав и образ жизни. Это подтверждается как отдельными случаями, так и многочисленными опытами. Недавно старший лесничий Кременц издал весьма поучительное сочинение, в котором описал плоды своих многолетних наблюдений над медведями, живущими в болотах около местечка Ракитно в Киевской губернии, причем он подчеркивает, что его наблюдения не могут служить полной характеристикой всех медведей, живущих в разных местностях. «Вообще, — говорит Кременц, — медведя нельзя назвать жестоким или кровожадный. Если бы он был кровожаден, то имел бы возможность демонстрировать это ежедневно то тем, то другим способом, и тогда при его необыкновенной физической силе пришлось бы, вероятно, принимать гораздо более энергичные меры для его преследования. Мне ни разу не случалось видеть, чтобы медведь во время своих странствований и встреч с человеком сам напал на него. Напротив того, в подобных случаях он спешит обратиться в бегство или, сознавая свою силу, не обращает внимания на жалкое существо и выражает свое неудовольствие при встрече с ним притворным наступлением, сопровождаемым отрывистыми ворчливыми звуками. По своей натуре медведь скорее добродушен, хотя ему все-таки вполне доверять нельзя; он особенно не любит, чтобы его дразнили или внезапно нарушали его покой. Одна из главных черт его характера — флегматичность. Он очень любит покой, и в его нападениях видны некоторая откровенность, прямота и рыцарство — свойства, не имеющие ничего общего с кровожадностью волка или коварством рыси. В нем даже замечаются проявления чувства юмора.

«Недоверчивость никогда не покидает медведя и всегда руководит всеми его поступками. Тот, кто наблюдал медведей на свободе, кто воспитывал их, долгое время занимался ими, тот не мог не заметить, какими подозрительными взглядами медведи следят за каждым движением и действием человека: с виду безучастное, животное, однако, недоверчиво сторожит каждый шаг человека и при малейшем его приближении отступает в сторону или назад. Я могу еще сообщить следующее: часто случается, что медведь идет по следу лесного сторожа, который отыскивает его берлогу, и только тогда возвращается в нее, когда убедится, что с этой стороны опасность миновала. Вследствие этой сильной недоверчивости невозможно предвидеть действия и поступки медведя; в ней заключается и невозможность полностью его приручить; поэтому на медвежьей охоте следует соблюдать величайшую осторожность. Частые встречи медведя с людьми (пришедшими в лес за ягодами или грибами, дровосеками и т. д.) почти всегда оканчиваются довольно миролюбиво: медведь довольствуется ворчанием или, в крайнем случае, когда его раздразнят, несколькими не совсем нежными толчками и ударами лап. По большей части он обращается в бегство. Вообще мужества у медведя мало; только в затруднительных обстоятельствах, когда на охоте он загнан людьми и собаками, решается для своего спасения храбро напасть на человека, толкает его передними лапами в снег и наносит когтями незначительные раны. Замечено, что те медведи, которые зимой очень отощали, весной особенно смело нападают на домашний скот. Впрочем, я заметил, что эта склонность свойственна большей частью отдельным семействам медведей, а среди них у отдельных экземпляров передается потомству. Так, например, почти все медведи, живущие в Шитииской волости, отличаются большой свирепостью, в то время как в других местностях, несмотря на то что они ежегодно убивают несколько голов скота, эти хищники вообще гораздо благодушнее и менее кровожадны. Мне удалось в течение нескольких лет наблюдать жизнь медведей вышеупомянутого округа, и могу сказать, что единичные экземпляры этих животных отличались необычайной кровожадностью и усердно занимались хищничеством даже в те времена года, когда вовсе не страдали от недостатка в пище. Так, один медведь в июле 1871 года, пробираясь с юга на север этой области, зарезал в течение дна до 23 голов рогатого скота, а в августе того же года — еще 8 голов, причем не попользовался мясом ни одной из своих жертв».

Вот как описывает Стеллер в первой половине прошлого Столетия образ жизни медведя на самой северной границе области его распространения: «На Камчатке медведи водятся в бесчисленном количестве; целыми стадами бродят они по пустыням. Не будь они там еще более, чем где-либо, смирны и миролюбивы, они опустошили бы давно всю Камчатку. Весной медведи группами спускаются с гор от истоков рек, куда переселились осенью для добывания пищи и для зимовки. Они появляются у устьев рек, стоя на берегах, ловят рыбу, выбрасывают ее на берег и во время обильного лова съедают, подобно собакам, только головы. Если находят поставленную кем-нибудь сеть, то вытаскивают ее из воды и вынимают рыбу. К осени, когда рыба поднимается вверх по течению, они вместе с ней так же медленно поднимаются в горы. Если человек заметит медведя, то окликает его издали и уговаривает вступить с ним в дружбу. Женщины и девушки не боятся присутствия медведей, когда собирают на торфянике ягоды. Если медведь и нападет на них, то разве для ягод, которые он отнимает и съедает. Вообще, в тех местностях медведи нападают на людей только в тех случаях, когда их внезапно разбудят. Редко случается, чтобы медведь напал на охотника даже после выстрела. Они там так смелы, что вламываются в дома, как воры, и обшаривают все, что попадется».

Зубная система медведя свидетельствует о том, что он — животное всеядное, но его рацион состоит преимущественно из растительной пищи. Разными насекомыми, такими, как жуки, слизни, он тоже при случае любит полакомиться. Месяцами довольствуется подобной пищей, наедается, как рогатый скот, всходами ржи или сочной травой, ест зреющие злаки, почки, овощи, желуди, лесные ягоды, грибы; разрывает муравейники, лакомится как личинками, так и муравьями, кислота которых, кажется, особенно ему по вкусу; выискивает пчелиные ульи, которые предоставляют ему лакомую и особенно вкусную пищу. В Сибири и Туркестане, так же как и в других местностях, он для пчеловодов очень опасный гость. Кременц говорит, что медведь безошибочно умеет находить те улья, в которых больше меду. Улья, которые прикреплены к деревьям, он сбрасывает на землю и уносит на далекое расстояние, прежде чем начать лакомиться медом. Очень часто доступ к тем ульям, которые прикреплены к деревьям, для медведя весьма затруднителен, потому что опытные крестьяне стараются оголить ствол дерева на большую высоту и окружить его крепким частоколом, который медведь должен или разрушить, или перелезть через него с большим искусством. Пойманный с поличным, он поспешно убегает, скатывается по стволу на землю, а если ему мешает забор, перелезает через него, не причинив себе при этом большого вреда. Нападения пчел для него весьма чувствительны: он ревет от боли, катается по земле, старается лапами сорвать своих мучительниц; если же ему становится совсем плохо, бежит без оглядки. Однако рано или поздно возвращается назад, чтобы добыть любимое лакомство. В лесах гор Малого Хингана медведь переворачивает в июне и июле, когда еще нет ягод, поваленные ветром деревья и ищет в их гниющей сердцевине жуков и личинок. По таким перевернутым стволам и разрытым муравейникам узнают о его присутствии. Только начинают поспевать ягоды, как он принимается за них, а также пригибает к земле молодые плодовые деревья и кустарники, чтобы достать их плоды. Когда хлеб, особенно овес и маис, начинает наливаться, медведь появляется на полях, садится на землю и в таком положении ползает туда и сюда, чтобы с большим удобством подносить ко рту колосья; таким образом, в одну ночь он опустошает довольно большие пространства. В осенние месяцы отыскивает опавшие желуди или буковые орешки, а в сибирских лесах — кедровые орехи; по словам Радде, медведь влезает на кедровые деревья, отламывает их верхушки, чтобы достать наполненные орехами шишки. Он не прочь предпринять и большое путешествие в то время, когда зреют особенно любимые им лесные ягоды и плоды. «Кроме овощей и орехов, — говорит Кременц, — медведи любят еще желуди. В урожайные годы они составляют его любимую еду, для добывания которой медведь пускается в дальние странствования. Случается нередко, что ко времени созревания желудей в дубравах появляются целые группы медведей. Однажды в октябре в Бобруйском уезде удалось выследить во время одной облавы в большом дубовом лесу до одиннадцати медведей, и, кроме того, не меньшее их число прорвало цепь. От желудей и хлебных зерен медведи становятся жирными, между тем как мясо, ягоды, овощи и овес мало прибавляют ему сала. Но любимое лакомство медведя все-таки мед, который он без устали отыскивает осенью».

Пока у медведя растительная пища в изобилии, он довольствуется ею. Но, раз попробовав животной пищи, делается хищником в полном смысле этого слова. Добычу свою он высматривает и выслеживает, рогатый скот, как говорят, старается утомить преследованием, особенно когда тот пасется на высоких горах, загоняет его в пропасть, после чего осторожно сам спускается вслед за ним и наедается досыта. Успех увеличивает его смелость. На Урале медведь считается злейшим врагом лошадей. Извозчики и почтальоны отказываются иногда ехать ночью лесом, хотя почти не было случая, чтобы медведь нападал на запряженных в экипаж лошадей; те же лошади, которые пасутся на свободе в лесу, никогда не гарантированы от его нападений. Один знакомый охотник на медведей, Бекман, рассказывал мне, каким образом медведь нападает на свою добычу. Однажды несколько лошадей паслись в болотной чаще на виду у сидящего в засаде охотника. В это время появился медведь и стал осторожно подкрадываться к лошадям, пока они его не почуяли и не пустились поспешно в бегство. Медведь последовал за ними могучими прыжками, в удивительно короткое время настиг одну из лошадей, ударил ее одной лапой по затылку, другой схватил за морду, повалил на землю и растерзал ей грудь. Когда он увидел, что другая из бегущих лошадей хромает и не может спастись, он, бросив свою добычу, побежал за второй жертвой, быстро настиг ее и убил точно так же. Обе лошади громко ржали.

Раз осмелившись, медведь подходит к хлевам, старается взломать дверь или, как это случается иногда в Скандинавии, разбирает крышу. Необыкновенная сила позволяет ему даже уносить с собой больших животных. Несколько примеров этой страшной силы приводит Кременц. Один медведь в предсмертной схватке сломал сосновые колья от восьми до десяти сантиметров толщиной. Другой, взяв в передние лапы только что убитую и еще трепещущую корову и идя на задних лапах, перенес ее через ручей в лес. На сидевшего у огня полесовщика напал сзади неожиданно вышедший из зимнего логовища медведь и «раздробил ему сильным ударом передних лап череп, так что смерть последовала мгновенно». Наконец, четвертый медведь вытащил из ямы, в которую он свалился, еще живого взрослого лося, весившего 300 килограммов, и протащил его полкилометра по болоту.

Олени, косули и серны благодаря своей осторожности и быстроте бега довольно часто избегают медвежьих лап, но на севере Скандинавии он гоняется за лосем довольно усердно. Барсучьи норы иногда посещает и заглядывает в их отверстия. Бывает, что волки беспокоят медведя во время зимней спячки, преследуют подстреленных и даже осмеливаются нападать на медведицу, которая упорно и небезуспешно защищает своих детенышей. Ни одного четвероногого животного медведь не ненавидит и не боится так, как собаку. «Лошади, — говорит Кременц, — в наших местах редко становятся добычей медведя, свиньи же, овцы и козы — почти никогда, хотя я не могу утверждать, что несколько случаев исчезновения домашних животных, приписываемых волку, не могли быть делом медведя. Из дичи медведь убивает только лосей, кабанов и косуль, преследует также тетеревов и рябчиков и не брезгует даже яйцами последних. Медведь подкрадывается к своей жертве или ожидает ее в углублении, в засаде, прикрытый низкорастущей сосной, молодым ельником или густым ивняком и хворостом. Если одна из его жертв, особенно отделившаяся от стада, приближается к нему, он необыкновенно быстро набрасывается на нее и сильным ударом по спине старается свалить с ног и одолеть, причем вонзает острые и длинные когти своих передних конечностей глубоко в тело, нередко отрывая вместе с кожей куски мяса, и одновременно убивает свою добычу, прокусывая ей горло. У большей части убитых медведем коров и быков, которых я осматривал, были раны на боках и на шее».

С приближением зимы медведь приготовляет себе берлогу между скалами или в пещерах, а также в дуплах деревьев, или в лесной чаще, или на сухих кочках среди болот. Князь Василий Радзивилл сообщает как свидетель, что в Минской губернии в 1887-1888 годах медведь устроил берлогу даже на дереве. Медведь покоился среди сплетенных сучьев раздвоенного ствола великолепной ели на высоте одиннадцати метров над землей. Впрочем, это животное не в первый раз выбирало себе такое ложе: уже в начале предшествующей зимы оно поселилось на другом, более низком дереве, но, вспугнутое любопытными наблюдателями, покинуло его. Логовище свое медведица тщательно устилает мхом, листьями, травой и ветками и таким образом приготовляет красивое и удобное ложе. В Галицийских Карпатах медведица предпочитает располагаться на зиму в дуплах очень толстых стволов деревьев, если отверстие не слишком широко. Еще до первого снега убирает она зимнее жилище, очищая дупло от земли, гнили и других нечистот.

При наступлении морозов медведь забирается в убежище и погружается в зимнюю спячку. Время, когда медведь осенью залегает в берлогу, весьма различно и зависит от климата и состояния погоды. Медведица удаляется в берлогу уже в начале ноября, а медведь продолжает бродить еще в декабре (в чем я сам убедился в Кроации посредством рассматривания следов), не обращая внимания на снег и мороз. По уверению русских охотников на медведей, это животное, прежде чем залечь в зимнее убежище, тщательно обходит окрестности и, если заметит следы человеческих ног, тотчас перебирается на другое место. Зимой во время оттепели он даже в России выходит из берлоги, чтобы напиться или поесть. «В начале зимней спячки, — говорит Левис, — им, по-видимому, гораздо легче оставлять берлогу, чем посреди зимы. Не подлежит сомнению, что медведи в Лифляндии лежат зарывшись в снег в течение трех-четырех месяцев, не принимая никакой пищи, в результате чего желудок их оказывается совершенно пустым».

Если зима теплая, то спячка медведя продолжается недолго, а в более теплом климате он, вероятно, и не думает об устройстве зимнего убежища. Об этом можно судить по медведям, содержащимся в зоологических садах. Там они вовсе не спят и ведут себя зимой почти так же, как и летом, а в теплые зимы спят разве что немного дольше, чем летом. Ко времени рождения детенышей медведица бывает вполне бодра; на воле она спит до и после родов так же крепко, как и медведь, в неволе, как я убедился из собственных наблюдений, не ест в это время ничего. Так как летом и осенью медведь обычно отлично питается, то ко времени зимней спячки бывает весьма жирен и этим жиром питается отчасти и в течение зимы. К весне он, как и все животные, подверженные зимней спячке, очень сильно худеет. Древние, которым это было известно, заметили, что лежащий медведь имеет обыкновение лизать свою лапу, и заключили из этого, что он высасывает из лапы жир. Этим сказкам верят и рассказывают их и по сие время. Совершенно справедливо, что медведь во время зимней спячки, когда на его ступнях линяет кожа, сосет их, причем ворчит и чмокает, что слышно и на дальнем расстоянии; вероятно, он это делает, чтобы ускорить линьку, а может быть, и облегчить боль.

О размножении медведей мы не имеем точных сведений, и это тем более удивительно, что данные животные относятся к тем хищникам, которых часто держат в неволе. Проведено, правда, довольно много наблюдений, касающихся спаривания, беременности и родов медведицы; но эти наблюдения почти все сделаны над животными, жившими в неволе. Впрочем, они настолько идентичны, что, вероятно, могут относиться и к медведям, живущим на свободе. Совокупление происходит в мае или начале июня, так как половое возбуждение продолжается целый месяц. Линней определяет беременность в 112 дней, так как считает октябрь временем совокупления. В действительности беременность продолжается по крайней мере шесть месяцев, вероятно, даже более. Кнаур нашел (в Карпатских горах) 11 марта в берлоге, обысканной им после смерти медведицы, двух медвежат величиной с кролика; он полагает, что им было пять-шесть недель. Медведица мечет большей частью от двух до трех детенышей, иногда одного или четырех, редко пять.

Наблюдения Кременца относятся не к одним только медведям, жившим в болотах Ракитно, хотя при большей области распространения этих животных могут случиться и отступления от общего правила. По словам Кременца, течка у медведиц начинается в середине лета — с 15 июня по 15 августа. До настоящих битв между самцами дело, кажется, никогда не доходит, хотя к одной самке нередко сходятся по нескольку самцов. Однажды было замечено, что за одной медведицей следили три самца и самый юный и слабый из них был признан любимцем, по крайней мере он шел непосредственно за медведицей. По прекращении полового возбуждения самцы и самки расходятся в разные стороны, а медведица ходит опять с детенышами, которые и во время течки все-таки следуют за матерью на почтительном отдалении. Нельзя определить с достоверностью, достигает ли медведь половой зрелости раньше пяти-шестилетнего возраста, но Кременц до некоторым признакам считает, что это случается раньше. «Медведица родит обыкновенно между 1 декабря и 10 января; редко раньше, иногда немного позже. Из 31 случая родов 16 приходится на время от 1 декабря по 1 января: 13 — на время с 1 по 10 января, 2 — на время с 10 по 20 января. В первый раз медведица мечет от одного до двух детенышей, позже — до трех, а в последующие годы число детенышей колеблется между двумя и тремя и редко доходит до четырех. Зимой 1870/71 годов я сам нашел у убитой мной необыкновенно рослой медведицы пятерых медвежат, но это был второй в этой местности случай в течение 50 лет. Судя по зубам, матери было около 14 лет; она была чрезвычайно зла и поранила довольно серьезно несколько человек, прежде чем ее убили. Старые медведицы приносят меньшее число детенышей, доходят опять до одного, несколько лет вовсе не родят и в конце жизни совершенно прекращают деторождение».

Из своих наблюдений над убитыми медведицами я могу определить это время между 16—18 годами. Кременц, правда, не говорит определенно, что медведица родит ежегодно, но это само собой разумеется из многих его рассказов. Ондишет, между прочим: «Медведица, пока не беременна, живет совместно со своими годовалыми детенышами. Впрочем, я два раза наблюдал действительно редкий случай, когда мать прогнала двух годовалых медвежат, вероятно, вследствие новой беременности. В таких случаях она не терпит около себя старших медвежат, кусает и бьет их, пока они не оставят ту местность, где она живет. С этого времени детеныши становятся самостоятельными, не зависят больше ни от семьи, ни от матери и сами заботятся о своем пропитании».

Мать устраивает для своих детенышей настоящее гнездо; говорят, впрочем, что она их рожает иногда и в снегу. Если ее потомству грозит какая-нибудь опасность, она переносит медвежат в зубах на далекое расстояние. Достойно внимания, что мать в случае опасности храбро защищает своих уже почти взрослых и сильных детенышей. Медведица с медвежатами считает себя полной властительницей всей той местности, которую избрала для своего местопребывания, и всякое посягательство на свои права встречает нападением на нарушителя. Некоторые медведицы наводят ужас на всех, кому надо проходить по ее владениям, и, ограждают даже дороги; смельчак, который пустился бы по этой местности без собаки, рисковал бы жизнью. Медвежата через четыре месяца уже настолько вырастают, что могут следовать за матерью; она учит их лазать по деревьям, находить пищу и вообще обучает всей медвежьей науке.

Покинутые матерью молодые медвежата, говорят, бродят в течение лета поблизости от старой берлоги, куда забираются в дурную погоду; если их не отгоняют старые медведи, они охотно сходятся с младшими братьями. Наблюдение русских крестьян, сообщенное нам впервые Эверсманом, проливает своеобразный свет на подобные слияния медвежьих семейств. Крестьяне эти имели случай видеть, что медведица поручает своим старшим детенышам присмотр за младшими, по этой причине двухлетние медвежата, гуляющие с матерью и братьями, называются «пестунами». Эверсман рассказывает следующее об одном медвежьем семействе, которое переправлялось через Каму: «Когда медведица перебралась уже на противоположный берег, то заметила, что пестун медленно крадется за ней, не обращая внимания на младших братьев, оставшихся на другой стороне реки; как только он приблизился, мать дала ему пощечину, после которой он, поняв в чем дело, тотчас повернул назад и вернулся к матери, держа в зубах одного из младших братьев. Мать наблюдала за ним, пока он вновь не переплыл реку за другим братцем, но, увидев, что пестун уронил свою ношу на самой середине реки, она бросилась в реку, опять побила его, после чего он поспешил исправить ошибку, и семейство спокойно продолжало свой путь». Среди русских крестьян и охотников ходят слухи, будто медведица к каждому младшему детенышу приставляет пестуна. В его обязанности входит присматривать за маленькими медвежатами, скрытыми в чаще, пока мать подстерегает добычу или насыщается убитым животным, которого не в силах утащить. Зимой пестун живет в ее берлоге и освобождается от своей обязанности только тогда, когда найдется на его место другой большой медвежонок. Поэтому можно при случае увидеть четырехлетнего пестуна при медвежьем семействе.

Пяти-шестимесячные медвежата чрезвычайно забавны. Они очень подвижны, но неуклюжи; поэтому понятно, что иногда они проделывают преуморительные штуки. Их детский нрав проявляется в каждом поступке. Они очень игривы, шаловливо лазают по деревьям, борются, как задорные мальчишки, прыгают в воду без всякой причины и повода, бегают взад и вперед и учиняют массу проказ. Своему сторожу они не выказывают особенной нежности, одинаково ласковы со всеми людьми и почти не отличают одного от другого. Кто их покормит — тот им и друг, кто их рассердит — тот враг, и они и обращаются с ним как с врагом. Медвежата раздражительны, как дети, любовь их приобретается легко, зато так же легко и утрачивается. Уже после шести месяцев они по характеру становятся похожими на старых медведей: делаются злыми и сварливыми, обижают слабейших животных, кусают и царапают даже своего хозяина, так что одни только побои могут укротить их. С годами медведи становятся еще свирепее, прожорливее, кровожаднее и опаснее. Их можно, конечно, воспитать, выучить каким-нибудь немудреным штукам, но доверять им вполне, как вообще всем глупым существам, невозможно: следует всегда опасаться их злобы и коварства, соединенных со страшной силой. Поэтому их можно еще держать в зоологических садах или водить на цепи для показывания различных фокусов, но никогда нельзя выдрессировать настолько, чтобы близкое сожительство с ними было безопасно для людей. Многие пытавшиеся воспитывать неукротимое и коварное животное испытали это на себе: некоторые из тех, кто производил подобные опыты, поплатились опасными ранами и даже жизнью.

Это мнение подтверждает и Кременц. «Никогда не дремлющее недоверие медведя, — говорит он, — делает его неспособным к искренней дружбе и любви к людям; приобрести его привязанность ласками — неосуществимая мечта».

Неизвестно еще наверняка, сколько лет длится рост медведя, но следует думать, что медвежонок к шести годам вырастает в настоящего медведя. По-видимому, медведи достигают довольно преклонных лет. Были случаи, что они выживали в неволе до 50 лет, а медведицы рожали 31 года от роду.

Охота на медведя — вещь опасная, но страшные истории, которые прежде рассказывали опытные охотники, считаются теперь вымыслом. Хорошие собаки, перед которыми все медведи испытывают необыкновенный страх, остаются при всех обстоятельствах лучшими помощниками охотника. В юго-восточной Европе на медведя охотятся большей частью облавой в тот период, когда он нагуляет жир, засадой — реже и в исключительных случаях — до или во время зимней спячки; в России же для охоты предпочитают именно это последнее время. Так как медведь бежит от охотников, то после того, как опытные охотники определили место его нахождения, можно как на облаве, так и в засаде почти всегда рассчитывать на полный успех, конечно только в том случае, если известны его излюбленные тропинки. Хладнокровие и верная рука, хорошее пристреленное оружие — необходимые условия для удачной медвежьей охоты.

«Очень распространенное мнение, — пишет Кременц, — что медведи при нападении всегда поднимаются на задние лапы, вполне ошибочно; в таком случае его нападения легче было бы отразить. Я собственноручно убил 29 медведей, видел, как стреляли в 65 других животных этого рода, присутствовал при том, как медведи всех сортов и величин встречали охотников, и сам не раз подвергался их нападениям; но при мне только один медведь и одна медведица при нападении поднимались на задние лапы и таким образом шли некоторое расстояние навстречу своему другу. Я не хочу утверждать, что это явление, которое так часто описывалось во многих охотничьих рассказах и прежних научных исследованиях, никогда не случается, но мне кажется, что эти случаи чрезвычайно редки. Нападение медведя всегда внезапно и быстро, причем он или старается коротким и сильным ударом передней лапы поразить противника, или, подбежав быстрой рысью к охотнику, вдруг резким движением поднимается на задние лапы и мощным толчком валит его на землю или же наносит сильный удар и сразу кусает, но если люди и собаки недалеко, то медведь никогда не остается долго около своей жертвы и старается убежать». В Гималаях медведь, по словам Блэнфорда, слывет вполне безвредным, ибо он сам никогда не нападает на людей, редко даже ранит, если ему случится защищаться. Кинлох, который убил там много медведей, на основании своего большого опыта вывел такое же заключение: он никогда не видел, чтобы медведь бросался на человека, и никогда об этом не слыхал. По его словам, только совершенно загнанный медведь может, прорываясь сквозь цепь загонщиков, повалить человека, при случае даже ударить и укусить его, но все это с целью проложить себе путь к бегству. То, что он поднимается на задние лапы, чтобы обнять и задушить своего противника, следует считать басней.

Кроме обычной охоты на медведя его истребляют и разными другими способами в тех местностях, где он наносит большой вред. В Галиции и Семиградии ставят на его пути капканы, прикрепляют к ним цепь, а к ней посредством длинной крепкой веревки — большую колоду. Медведь ступает на капкан, тщетно старается от него освободиться или перегрызть цепь, в результате прикручивает себя к дереву, выбивается из сил и печально погибает. Охотник, который каждые два дня обходит медвежьи тропинки, узнает путь медведя по следу протащенного капкана, цепи и колоды. «Азиаты, — говорит Стеллер, — строят целое здание из бревен, которые лежат друг на друге и тотчас же валятся и убивают медведя, как только он ступит в ловушку. Они вырывают также ямы, в которых укрепляют острый гладкий обожженный кол, выступающий из земли на несколько футов, ямы же прикрывают травой.

Можно привести примеры и других остроумных ловушек для медведей. На землю кладут доски с торчащими вверх гвоздями и прикрывают их травой; медведь ступает ногой на гвоздь, начинает топтаться на месте, другие лапы также попадают на гвозди, и медведь ложится на спину, причем доски ему мешают видеть, и он делается легкой добычей охотника. Вешают также на дерево, где находится дупло с пчелами, тяжелую колоду; медведь борется с ней, подталкивая ее лапой, а она с размаху его бьет. Иногда устраивают ловушки из частокола в виде узкого кругового коридора, и медведь сам затворяет дверь, проходя вторично мимо нее. Все эти способы, однако, должны еще быть проверены достоверными очевидцами. В Норвегии, России, Испании против медведя выступают опытные, смелые люди, которые в сопровождении нескольких собак, вооруженные только вилами и ножом, борются с ним не на жизнь, а на смерть.

Выгода, приносимая медвежьей охотой, весьма значительна: мясо ценится довольно высоко; жир, который славится как хорошее средство от выпадения волос, тоже сбывается легко и дорого оплачивается; жир этот белый, не твердеет и не горкнет в закрытых сосудах; в свежем состоянии он имеет противный вкус, который исчезает, когда его сварят с луком. Мясо молодых медведей имеет нежный приятный вкус; жареные или копченые окорока взрослых жирных медведей считаются лакомством. Особенно ценятся гастрономами лапы, однако нужно прежде к ним привыкнуть, так как освобожденные от меха и приготовленные для жаркого они производят отвратительное впечатление своим необыкновенным сходством с огромной человеческой ногой. Медвежья голова слывет также превосходным блюдом. Мех медведя оценивается в зависимости от его размера: шкура мелких пород почти ничего не стоит, мех же больших медведей, по словам Ломмера, стоит от 60 до 250 марок.

На Урале крестьянки приписывают когтям, а остяки — клыкам медведя таинственную силу. Медвежий охотник на Урале должен тщательно караулить шкуру убитого им зверя, иначе девушки выкрадут у него когти, так как, по поверью, коготь четвертого пальца правой передней ноги имеет необыкновенную чудодейственную силу: если девушке удастся тайно царапнуть им любимого парня, он страстно полюбит ее. Медвежий зуб служит остяку талисманом, спасающим его от болезней и опасности; он также имеет свойство изобличать обман и коварство. Не нужно поэтому удивляться, что многие народности, живущие в весьма отдаленных друг от друга местностях, убив медведя, устраивают празднество с пирушкой. Обитатели обширных болот Полесья кроме медвежьего меха очень высоко ценят желчь, которой приписывают целебную силу: говорят, что она помогает от лихорадки. Поэтому после счастливой охоты участники ее обильно угощаются водкой, к которой примешивают немного желчи убитого животного.

В начале прошлого столетия немецкие князья считали особым удовольствием травить содержащихся в неволе медведей большими собаками. С этой только целью они держали несколько медведей в особых огороженных местах. «У Августа Сильного, — рассказывает Флемминг, — жили два медведя, и случилось, что один из них однажды выбежал из сада в Августенбурге, схватил в мясной лавке целую четверть теленка и, когда жена мясника хотела его выгнать, растерзал ее и ее детей; тогда подоспели люди и застрелили его самого». Предназначенного для травля медведя привозили на место охоты в ящике, который можно было издали, дернув за веревки, открыть сразу со всех сторон и таким образом мгновенно освободить медведя. Тогда выпускали на него больших, тяжелых собак; если им удавалось схватить медведя, то одному человеку уже нетрудно было справиться с ним. На дворе Дрезденского замка в 1630 году в течение недели были устроены три медвежьи травли. На двух первых семь медведей должны были бороться с собаками, на третьей — с большими кабанами, из которых пятеро остались на месте; из убитых медведей один весил восемь центнеров. Как правило, знатные господа сами убивали охотничьим ножом задержанного собаками зверя, но Август Сильный имел обыкновение отрубать ему голову.

И в настоящее время устраиваются иногда подобные травли. На мадридских аренах медведей заставляют бороться с быками, а в Париже еще в начале нынешнего столетия травили собаками сидящих на цепи медведей. Кобелл, которому удалось присутствовать при подобном зрелище, рассказывает, что медведь яростно отбивался от нападающих собак направо и налево своими могучими лапами, причем страшно ревел; когда же собаки разгорячились, он некоторых сгреб под себя и раздавил, других же отшвырнул в сторону, тяжело израненных.

Римляне получали медведей преимущественно из Ливана, хотя рассказывают, что им случалось вывозить их из северной Африки и Ливии. Их рассказы о нравах медведей сильно смахивают на сказку. Аристотель описывает медведей, как и других животных, вернее всех. Плиний прибавляет от себя несколько басен; Оппиан дает подробный отчет о славных медвежьих охотах армян на берегу Тигра; Юлий Капитолин описывает общественные игры в цирке, при которых он присутствовал, и сообщает, между прочим, что при Гордиане Первом на арену доставлено было до тысячи медведей в один день.

источник Поводок.ru